Случай На Мусорке ИЛИ Приключения Нульмана
"Стоп!" кто-то резко крикнул у нас за спиной, и мы все трое развернулись, не столько из любопытства, сколько от неожиданости. Для тех, кто ещё не с нами, поясню: любопытство возникает обычно тогда, когда бывает скучно и думаешь, а вот было бы не плохо, если бы кто-то навестил меня сейчас, пока я тут один и без дела. А нас, как раз было трое и дело у нас тут было, как говориться, на пол миллиона. Короче, чтоб не казаться нахалом интригующим читателей, скажу прямо - дело происходило летом 1989 года в городе Ладисполе, Италия, и не где-нибудь, а на самом важном месте после Kонсула, Американа-базара или пяточка - то есть на итальянской мусорке!
Спокойствие товарищи. Не стоит осуждать человека, не успев сначалa заценить все его первоначальные достойнства, а так же неменее важные достойнства итальяснской мусорки. На итальяснкой мусорке было не только всё, но главное - предлагалось оно в огромных количествах, бесплатно и без очереди! Вот где был настоящий коммунизм, сам Ленин бы позaвидовал этой мусорке.
Здесь было всё от кухни до туалета, почти в хозяйственной исправности, а если кое-что надо было довести до ума, то между инженером-электриком, биологом, фотографом и учителем, то есть в семье, состоявшей из двух сестёр и их мужей, иммигрировавших из Союза и неумеревших там, всё было без вопроса. Ни один сломанный итальянский утюг, с лёгкостью выброшенный на мусорку итальянской хозяйкой не стоял близко со сложностями жизни советского утюга, к которому наглухо привыкла умелая и смекалистая рука советской бабы, не дававшая ему за двадцать лет не только разрешение чихнуть и пукнуть, но готовившая этот утюг в дальнейшем для дочери и так далее по наследству.
Так, что мы оба мужа таких, так сказать, советских женщин, а так же наш друг Нульман со своей советской женой, без особого сомнения накладывали груду самых различных предметов бытья, будучи весьма увереными, что наши замечательные супруги будут безмерно рады такой находке и обязательно найдут преминение на половину сгоревшим лампам, потрепанной щётке для унитаза, телевизору без звука, шипящему радио и стульям с тремя ножками. А что? Нульман, для которого это был вторичный поход на мусорку и который заманил нас сюда своим первым успешным визитом - теперь проводил свои вечера, рассиживаясь на бесплатных табуретах на веранде своей рентованной квартиры, расспивая чай в бесплатных синих чашках из неродного, но бесплатного красного чайника и обозревал новости из Панасоника- ему правда приходилось подключать сразу два телевизора: один, который показывал, но не говорил и другой, который говорил, но не показывал, однако ж он был одним из немногих теперь с телевизором, а значит с информацией. А мы, приехавшие в Италию, в пору лендлордов, прятавших от нас все удобства жительства в своих квартирах, после первой волны шустрых иммигрантов, научивших итальянцев, что такое руссо-иммигранто-облико-морале, то есть - распродавших в рентованных квартирах всё что можно было сорвать с петель, включая люстры, занавеси и холодильники, мы, приехавшие в Италию после них в пустые квартиры к наученным лендлoрдам, без утюгов и телевизоров, сидевшие в отказе по полгода и более, мы тоже хотели модно жить.
Поэтому и на мусорку пришли без лишнего угрызения совести, и без "ну и кого черта оно мне надо?", а с жадностью бывшего советского человека увидившего груды иномарок, бесплатно и без очереди, у которого пальцы сами чисто по энерции начинали радостно сжимать, загребать и складывать кучи, поднимающиеся ввысь на встречу к утреннему итальянскому солнцу. Эурика! Нирвана! Ютопия!
На мусорку пришли как на работу с утра. Попращались с жёнами у дверей, а те провожали нас даже с напутственными словами, типа удачной ловли. Всё как надо. И всё как должно было быть, если не этот "стоп" вдруг раздавшийся из-за наших спин. Я ж говорю, повернулись не из любопытства, а от неожиданности. Ну на самом деле, никого в 9 утра на итальянской свалке, куда мы проникли тихонько под расторопку Нульмана, "скорее, пока Одессиды не проснулись", мы здесь не ожидали. А тут едва развернувшишь боком, поняли, что опаньки, приплыли.
Буквально за десять фитов от нас, грозно направив Калашниковы на наши исхудавшие за иммиграцию животы, придерживая овчарок, на нас смотрели три полицейских. Может быть овчарок нарисовало наше опухшая фантазия, но автоматы там были и направленны они были прямо на нас. До сих пор помню как задрожали колени и пересохло горло, своей сухостью кажется отсушив ко всему ещё и мозги, потому что я почти уверенно представил как нас растреляют на мусорке. Услышал как Нульман по-идиотски проглотил слюну и пробормотал: "аж три", будто паразит, ждал их в гости, но прогодал во сколько и в каком количестве.
"Адьямо," прикрикнул на нас полицейский низенького роста и добавил с тяжёлым русским акцентом, показывая двумя руками на небо: "Рука в верку!" Мы втроём с ужасом заметили как пальцы наших рук, минуту назад загребавшие добро- теливизоры, радио, кастрюли, магнитофоны, вдруг расцепились от нажива и растопырившись шестерьмя пятёрками показали полицейским трясущиеся от страха ладони. Развернувшись лицами к карабиньерам-полицейским, мы смотрели в упор на нашу судьбу, которая решалась прямо на глазах.
И тут я впервые услышал всхлипывание моего родственника. "Мы пережили подготовку к иммиграции, интервью с консулом в Москве, Австрии, Италии, прошли через долбанный обсмотр в Шереметьево, рукой, вроде подать до Америки, а тут, наши родственники в Союзе узнают в новостях, что нас растреляли карабеньеры на мусорке в Италии. Я умру от стыда." сказал Алик, в уме проклиная тот день, когда он вообще доверился Нульману.
Нульман, который как-то застыл с отмороженной физиономиёй сам по себе был каким-то сказочным героем. Он вечно впутывался в какие-то невероятные истории, вечно потом из них вылезал, всегда находил на улице деньги, и не только деньги, но и всё, что ему на тот момент предстояло найти.
Алик плакал, нервно повторяя одну и ту же фразу, я умру от стыда, а сам в глубине своего страха, засевшего в его сознании тёмным туманом думал, вот интересно как этот поц вылезет из этой истории? Ведь ему всегда везёт. Ведь он всегда как-то выходит сухим из любой воды, в который наровит засунуть своей одесский шнобиль. А значит всё обойдётся?
Руки начинали болеть. Солнце припекало. "Я умру от стыда." покачал головой Алик.
"Ты уже умрёшь, так что не будет страшно." ответил Нульман и невинно улыбнувшись полицейским, поднял плечами и сказал по русски, будто приступил к театральной роли, одновременно с улыбкой и рассеянно: "А мы не знали!"
Домой вернулись мы, как само собой полагается живыми и невредимыми, просто вот мусорка оказалась частной и нас сдали итальянцы, долго наблюдающие за ходом наших рук и так и непонимая для чего нам нужен был весь этот металлолом. Но факт остаётся фактом. Иммиграция оставляла множество следов в наших сознаниях, которые переплетались юмор поверх слёз, комедия поверх страха. Много есть что вспомнить, но ни один из нас никогда не забудет этот рассказ, особенно его конец, перепуганный шёпот Алика, повторяющий снова и снова: "Я умру от стыда", и туповатый голос Нульмана, поддёргивающий плечами поднятных наверх рук и морда лопатой: "А мы не знали."
